оздух, будто некая рука
орудует, в кого постарше целя,
чтоб тот залег в могилу тюфяка,
с которой встал-то без году неделя.

Они лежат, одеты потеплей,
и слушают - занятья нет приятней, -
как треплет ветер кроны тополей,
как шумный гурт прощается с гусятней.

Взвар застывает коркой возле рта,
без пользы стынет жирная похлебка;
при них весь день дежуря, неспроста
домашние покашливают робко.

Еще успеют увидать они,
как дерева проснутся от дремоты, -
но чем светлей, чем радостнее дни -
пономарю все более работы.

ЖАНДАРМ

Топает жандарм вдоль деревень,
в подбородок врезался ремень,
портупея - с шашкой у бедра;
врассыпную, словом, детвора.

Что в шинок заходит - не смотри,
пусть в друзья не лезут корчмари;
всякому известно быть должно:
для властей - изволь открыть окно;

То ли к виноградне май суров,
и по склонам виден ряд костров;
то ли снег лежит на городьбе
и коптится окорок в трубе.

Топает жандарм вдоль деревень,
побродяжек ловит, что ни день,
пролетает нетопырь во тьме,
зажигают свет в лесной корчме.

Не глядите на него вблизи:
позументы и мундир - в грязи,
и от слез его щекам тело:
выходи на барщину, село.

В ВОСКРЕСЕНЬЕ

В воскресенье - славно отдохну;
- ах ты, самый жаркий день в году! -
я надену брюки и пиджак,
выйду из хозяйства, на большак,
зашагаю в город, как в бреду.

Унтер из беседки - ни ногой;
- ах ты, рюмка белого винца! -
над простором выжженной земли
город поднимается в пыли,
вылитый из глины и свинца.

Радуют в витринах леденцы;
- ах ты, роз бумажных щегольство! -
все закрыто, к дому липнет дом,
это - город, думаю с трудом;
я пришел сюда, а для чего?

На углу меж тем трактир открыт,
- Ах ты, славный братик Сливнячок! -
так что стопку выпить невтерпеж,
а Маричкин поцелуй хорош,
и она остра на язычок.

За окном становится темно;
- ах ты, грусть, печальная мечта! -
и стоит средь улицы батрак,
и одна лишь песня в пыль, во мрак,
черной кровью хлещет изо рта.

СТОЛОВКА

Где машинною гарью воняет в трактирном чаду,
где прокатные станы шипят, где ссыпают руду,
где в рабочих кварталах дерьмом зарастают дворы -
между елей столовка стоит с неизвестной поры.

Теснота между скамьями, шум и дешевый уют,
и поленту, и пиво согретое здесь подают,
развалясь у огня, холостые сидят на скамье,
отдыхают женатые перед скандалом в семье.

По столовке плывет кисеей остывающий чад,
по столам деревянным картежники глухо стучат.
Мрак ложится на ветви еловые, словно плита,
дым от фабрик ползет, и глотает его темнота.

Ливень в кровлю столовки сочится над пыльной страной,
наклоняются низко мужчины над пеной пивной,
словно нет потолка, словно здесь, заблудившись в пути,
может кран заводской